|
Хотим мы этого или нет, но музыка Павла Карманова звучит в каждом доме, причем днем и ночью. Утром и вечером. Каждый день. Любой другой композитор был бы счастлив этим обстоятельством, но только не Павел. Музыка к рекламным роликам – это как оброк: хочешь писать для себя – пишешь для рекламы. «Почти любимая работа», – так называет свое творчество Павел Карманов – композитор, который сдает свои мозги в аренду.
DE I: Тебе это тяжело?
П.К.: Это реальность. Я и другие композиторы готовы писать музыку для кино и рекламы по-настоящему хорошую, быть может, на уровне Шнитке или кого угодно… Но нам этого, как правило, не позволяют. Мне вот почти всегда не дают. Всегда это вариации на заданную тему. Я сейчас делаю музыку к кино. Продюсер сразу поставил конкретную задачу: это кино выходного дня, мы ориентируемся на домохозяек, которые стоят спиной к телевизору и нарезают салат для мужа. Нужна такая музыка, чтоб эти домохозяйки были вовлечены в действие. Нужна некая нейтральная музыка: авангардная – это слишком сложно, сентиментальная – домохозяйка расчувствуется и порежет руки, то есть музыка в большинстве случаев должна быть никакая.
Я стараюсь, лезу из кожи вон, предлагаю какие-то хорошие музыкальные куски, интересные и где-то, может быть, даже авангардные. Все лучшее – в помойку. Например, я тут написал некую мелодию, в моем понимании предельно мерзкую. Фоновая музыка в кафе. Даму приглашают на танец и во время танца нескромно хватают за всякие места. А джентльмен, с которым дама пришла, вступается за нее, происходит драка. А музыка – совершенно такая нейтральная… Клянусь, я не испытываю никаких иллюзий по поводу качества и ее наполнения. А мне продюсер пишет: «Браво, маэстро, это лучшая тема, она отвечает интересам канала, давайте найдем ей место где-нибудь еще…»
Для меня это все тяжело. Клянусь, нет ничего тяжелее, сложнее и больнее, чем написать вот такую гадость, какую от меня требуют, и потом стыдиться ее самому перед самим собой… Клянусь вам. Я готов написать драматическую мелодию, готов написать даже мессу, симфонию, что угодно, но вот это… В таких случаях даже иногда сначала приходится выпивать 200 граммов коньяку, потом садиться и скрипя зубами что-то срочно вымучивать из себя… А тебе: «Браво, маэстро!»
Время от времени я начинаю думать, что, может, мне не надо всего этого делать. Может быть, я сейчас сяду лучше и напишу сонату, симфонию, о чем мечтают мои друзья. Но жить как-то надо… Видишь, детей, долгов наплодил… А кто мне заплатит за симфонию, кому нужны сегодня сонаты?
DE I: А много у тебя невостребованной музыки? Ты говорил, у тебя безотходное производство…
П.К.: А я вообще стараюсь распродать все. У меня остается много непроданных кусков, потому что клиенты часто требуют полной переделки, музыка выбрасывается, пишется новая. Выброшенную я складирую и в первую очередь предлагаю следующим заказчикам. Совсем недавно я таким образом сделал почти целиком кино и три рекламы, использовав материалы из запасников. Пойми, это не плохо, это не принятое, этого не было в эфире, оно никем не куплено, это осталось. Таким образом, у меня сформировался целый банк музыки, и я могу ей свободно распоряжаться. А для кино у меня банк такого размера, что он покрывает любой фильм, любую ситуацию. Что бы в кино ни происходило, у меня есть на эту тему музыка. Ну а какой нет – естественно, пишу заново.
DE I: Есть фотобанки, где покупают фото. А у тебя музыкальный банк.
П.К.: У меня – свой собственный. А в мире существуют и процветают музыкальные банки, такие, как, например, знаменитый «Де Вольф». Представители таких фирм ставят в рекламных студиях шкаф с дисками, и любой человек может туда засунуть руку и вытащить все, что ему нужно. А там очень грамотно: можно найти любой фрагмент под любое настроение, под любой формат – что угодно. Все это стоит очень дорого, гораздо дороже, чем, скажем, у меня…
DE I: А сколько это может стоить?
П.К.: Ну, у них это, наверное, может стоить от пяти-шести тысяч долларов за тридцать секунд. Сейчас вообще большинство музыки для рекламы закупается на Западе. Денег у некоторых клиентов столько, что им неважно, сколько заплатить за музыку. Они могут купить за 50 тысяч 30 секунд музыки, скажем, U2. Но иногда люди понимают, что уже купленная музыка не подходит: ничего не ложится под изображение. И тогда звонят мне или еще кому-нибудь и просят сделать точно в картинку. Это – отдельное умение, не слишком сложное, но все же требующее свободного владения многими не самыми простыми компьютерными программами. А стоит у меня это в разы дешевле, чем у композиторских фирм. Последние десять лет я ведь в основном занимаюсь рекламными роликами, их у меня сотни. Ну и, конечно, с удовольствием пишу музыку к кино, особенно к документальному.
DE I: То есть фактически в ушах у людей звучит твоя музыка…
П.К.: Дело в том, что я отношусь к музыке в рекламных роликах довольно серьезно, и в них тоже вкладываю некоторую частицу своей души. Я могу это делать и делаю, но меня, как правило, просят переделать и сделать хуже, чем я делал в первый раз. Например, сейчас по телевизору все время крутят один ролик. Я шесть раз переделывал музыку… Это редкий случай, когда меня действительно утомили создатели этого шедевра настолько, что я с ними был вынужден поругаться, потому что после шестого варианта музыки, которая казалась мне хорошей и подходящей, меня все просили и просили сделать похуже. Просили убрать драйв, сделать спокойнее, убрать ненужные аккорды, слишком пафосные и сложные для кого-то. И я, хоть и сопротивлялся, все равно с отвращением был вынужден это сделать.
При этом между мной и клиентом, с которым я, как правило, напрямую не общаюсь, есть две инстанции как минимум. Это «Продакшн» и рекламное агентство со своей креативной группой. Общаюсь я именно с ними. И еще бывают так называемые «фокус-группы», состоящие обычно из уборщицы, охранника и водителя. Они то и есть последняя инстанция, часто «зарубающая» весь проект.
DE I: Назар известный барочный музыкант. Тема барокко тебе интересна?
П.К.: Я люблю слушать старинную музыку. Баха, Генделя и Шарпантье в особенности. Я иногда и сам занимаюсь неким псевдобарокко. Псевдо – потому что я же не могу сегодня писать настоящее барокко, я являюсь продуктом своего времени. Но как-то в одном фильме я пытался пристроить околобарочную тему – сказали, не нужны нам песни средневековых менестрелей… Так что почти никто не пишет сегодня никакого псевдобарокко. А это, вообще-то, золотая жила… Ведь никакого порока нет в барокко… Я могу лишь писать нечто, напоминающее барокко, и этим радовать и волновать публику, в том числе неподготовленную, подчас гораздо глубже, чем большинство современных серьезных авторов с их чудовищно звучащими экзерсисами.
DE I: Когда выйдет «Вертеп»? Расскажи о нем.
П.К.: Несколько лет назад мной был создан проект, из которого, как мне кажется, может получиться мощный продукт, достойный программ типа группы «Пинк Флойд», если это грамотно организовать и отрепетировать на должном качественном уровне. Это некая мистерия, театрализованное действо, сочетающее народное, церковное рождественское пение, рок-музыку и симфонический оркестр. Длится около 40 минут. Сочинение было исполнено один раз в зале Чайковского с большим успехом и, безусловно, имеет право на студийную запись и счастливую концертную судьбу. Но по-прежнему очень сложно договориться с исполнителями – все со всеми в странных отношениях, уж не говоря о том, что нет никаких предложений от структур, пожелавших бы этот процесс финансировать. А ведь в наше время любые исполнители хотят репетировать и концертировать за деньги. Но вообще-то по идее продукт мощный, русский и при этом компромиссный по отношению к публике и к ряду стилей, в том числе к народной музыке, року, классике – к чему угодно…
DE I: Что-то глобальное не хочется сделать?
П.К.: Мечтаю написать оперу. Но не простую. У меня пока есть только название – не пугайся – «Скопцы». Мне кажется, что слово «скопцы», написанное на афишах, – залог заведомого успеха! В наш-то век маргинальности, согласитесь: Большой театр, опера «Скопцы». Для четырех или пяти контртеноров. Чтобы либретто написал товарищ Сорокин, его тема. Музыка, возможно, будет слегка стилизована под старину, этакое кибербарокко. Я уже нашел некие материалы о скопцах, сейчас изучаю. По-моему, только пустив слух о постановке оперы «Скопцы», мы увидим, как тут же соберется митинг около Большого театра... Известно, что скопцы – это некие люди, которым (или которые сами себе) отрезали гениталии. Существовал в древности культ скопцов, поклонявшихся некой богине и оскоплявших себя в ее имя. Или можно придумать современную историю с действием на хрущевской коммунальной кухне, но обязательно, чтобы участвовало несколько скопцов, одного будет маловато, квартет, квинтет – в самый раз… Меня привлекает само это слово, мне хочется встряхнуть общественность. «Скопцы» – это будоражащее сознание, но абсолютно литературное понятие, «Скопцы» – это благородно звучит. Неважно даже, как в итоге получилось, что кто-то кому-то что-то отрезал. Можно, в общем, не выносить собственно оскопление на подмостки. Но название и идея должны остаться.
…...
Полную версию читайте в журнале DE I/DESILLISIONIST №12-13
© DE I / DESILLUSIONIST №12-13. «REQUIEM ПО УБИЕННЫМ ВИТАМИНАМ»
|
